Название: Семья
Автор: Сага (Снежный шторм)
Фандом: Saint Seiya Classic - SoG
Персонажи/Пейринг: Камю, Хёга, Миро, упоминание Исаака
Рейтинг: G
Категория: джен
Жанры: повседневность, ангст, hurt/comfort, POV
Предупреждения: ООС
Размер: мини
Дисклеймер: моя только больная фантазия
Статус: завершен

Тихое сопение в комнате успокаивает. Успокаивает так, что хочется просто растянуться на диване и смотреть в потолок, не думая ни о чем. Ни о битвах, ни о смертях, ни о том, что грядет в будущем.
Думал ли я когда-то обо всем этом? Нет, не думал. У меня были тренировки, лучший друг, которого я потерял, и мое предназначение. С Суртом мы были близки, действительно лучшие друзья, но он все же был другом. Наставник тоже не позволял пересекать определенную грань, поэтому мне не удалось тогда узнать чувство этой близости. Единства душ, чувства ответственности и заботы о ком-то, а не только о себе. Дружба  дружбой, наставничество – наставничеством, а в душе все равно противный холод.
Однако, ничто в жизни не постоянно. Даже сама жизнь. Это я еще в детстве усвоил. Мальчишка, семи лет, наивный и шумный… Он первым поселился в скромной обители на отшибе небольшого северного поселения. И мой одинокий дом превратился во что-то новое. Мальчишку не пугала ни моя холодная отстраненность, ни спокойный, практически равнодушный тон. Исааку все было интересно, он заваливал меня вопросами, а я ему отвечал, не понимая, что со мной происходит. Мне тогда было всего тринадцать лет
Целый год мы прожили с ним вдвоем. Он привнес в мою спокойную и размеренную жизнь много нового, много непривычного, но самое главное – он принес в нее тепло. Детское, непосредственное, но такое мягкое тепло.
Спустя год в маленьком доме появился еще один жилец. Тихий, замкнутый, неулыбчивый, растерянный и напуганный резкими переменами. Хёге тогда было восемь лет, но на его долю свалилось слишком многое. Чтобы его вытащить понадобилось полтора года упрямых попыток. Как моих, так и Исаака. И это принесло свои плоды, а я… Я не заметил, как привязался к обоим мальчикам. Мне нравилось, когда они прижимались ко мне с двух сторон и внимательно слушали рассказы или истории, которые я им читал. Иногда оба так и засыпали, а мне даже не хотелось шевелиться – я боялся разбудить их и потерять ощущение тепла.
Были тренировки, на которых они выкладывались по полной,  и мне необходимо было следить, чтобы они не перенапряглись. Но их это забавляло, как и любых детей. Осознание серьезности придет позднее, когда они станут старше.
Выныриваю из своих воспоминаний и смотрю в сторону. Хёга заснул за выполнением очередного  задания, а мне становится горько. Он – единственный, кто у меня остался. Нет больше Сурта, нет Синмор, его сестры. Нет больше в живых моего учителя – Экзекуция Авроры не оставляет в живых того, кто слабее. А теперь больше нет и Исаака, маленького солнца, одного из двух, что освещали мою жизнь.
Подхватываю плед и осторожно укрываю Хёгу. Он что-то сдавленно и невнятно шепчет, но не просыпается. Я его понимаю, даже слишком хорошо. Может, именно от такого хотел уберечь свое сердце мой учитель? Наверное, так и есть, иначе, зачем ему так отгораживаться от нас?
Я не убегаю от своей боли. Прошло слишком мало времени – всего две недели, но я все прекрасно помню. Израненного Хёгу с красными и припухшими от слез глазами, смотрящими на меня с болью и страхом. Помню, как бежал по ступеням в Святилище, минуя Храмы товарищей, не видя ничего от слез, застилавших глаза. Бежал вниз, пока не влетел в своего друга, стоящего у меня на пути. Миро тогда не сказал ни слова, только не дал мне вырваться и утащил вглубь своего Храма, чтобы там, в отсутствии лишних свидетелей я смог выплакаться. Помню, как сидел на холодном полу, вжимаясь всем телом в теплое золото материи Скорпиона, а Миро гладил меня по голове, не говоря ни слова. И только потом отпустил меня домой, где меня встретил раздавленный смертью друга Хёга.
Помню, как не смог ничего ему сказать, как прошел мимо, потому что не мог показать ему своих слез, снова закипавших на глазах. Помню, как ужасная мысль пришла в голову, и я искал подопечного, пока не нашел его, готового прыгнуть обратно в полынью, несмотря на раны и полное физическое истощение.
Я испугался, что потеряю еще и его. Того, чья жизнь наполняла смыслом мою собственную. Того, ради кого мне хотелось оставаться теплым.
Слушая его плач и не сдерживая своих слез, я так и шептал ему. О своем страхе. Я боялся, что с исчезновением второго солнца, моя жизнь станет пустой и полной беспросветной тьмы. Я не хотел этого, так эгоистично не хотел.
Уже ночью, когда Хёга спал, а Миро был рядом, я все же сам нырнул в ту полынью. Но я не смог найти Исаака. И даже мне, тренированному Золотому, было трудно бороться с мощными подводными течениями. И я сдался.  Продолжи я поиски – я бы погиб вслед за своим подопечным, а я не мог оставить Хёгу.
Снова смотрю на ученика. Он хмурится во сне и слегка подрагивает. Я знаю, что ему снится, но не могу разбудить – он впервые не кричит и не плачет во сне. Возможно, причина в теплом присутствии Миро. Перевожу взгляд на него и натыкаюсь на его внимательный, но грустный и полный сочувствия взгляд. У меня давно было подозрение, что он сам сбежал сюда, не желая оставлять меня наедине с горем, поскольку знал, что я не покажу своих чувств Хёге. Он прекрасно знает, насколько мне тяжело и больно, но сидит за столом и не шевелится, только сверлит меня взглядом. За эти две недели я от него слышал от силы пару-тройку фраз. Даже не знал, что он умеет быть настолько молчаливым.
Миро не отводит взгляда, а потом чуть заметно, по-своему, по-кошачьи, улыбается мне. Ему тоже больно, больно видеть меня таким разбитым и раздавленным, но я не могу ответить на его улыбку и снова отворачиваюсь к окну, крепче сжав пальцы вокруг теплой кружки, которую держу в руках. За окном бушует буря, а мне холодно. Этот холод идет не снаружи, а изнутри, словно смерть Исаака заставила меня заледенеть. Снова. Но я спрашиваю себя, смогу ли я стать таким же, как мой учитель, по отношению к Хёге? По отношению к ребенку, раздавленному смертью товарища? Смогу ли ненавидеть его? От этой мысли по всему телу проходит судорожная дрожь, а глаза обжигает навернувшимися слезами. И я сразу слышу мягкие тихие шаги, а потом на плечи ложится теплый плед. И я с благодарностью упираюсь лбом в плечо друга, крепко обнявшего меня. Хёга спит, а значит, я могу немного пореветь, греясь теплом лучшего друга.
- Ты не сможешь ненавидеть его, верно? – Голос Миро едва слышен, а я понимаю, что он будто прочел то, что происходит в моей душе. – Не сможешь относиться к нему с холодом.
Он прав. Не смогу. Не смогу стать таким же, как мой наставник. Потому что не было так с самого начала. Двое мальчишек стерли всякие грани между собой и мной, между учениками и учителем, став… Кем? Братьями? Страшим и младшими? Или… Отцом и его сыновьями? Последнее даже немного смешно – у нас разница всего шесть лет. Да, скорее, старший и младшие братья. Так правильно, так… Уютно.
Уютно…
Сдерживать всхлипы сложно, как и рыдания, но Хёга спит, а я не хочу его будить. Две недели я спал урывками, оберегая его сон, метался, когда он внезапно свалился с лихорадкой и лежал в бреду несколько дней. И Миро был рядом.
Словно семья…
Невольно из груди вырывается короткое рыдание, которое я не смог удержать в себе, и я тут же зажимаю рот ладонью. Не хватало еще мальчика разбудить – ему и так досталось. Но, похоже, я его все равно разбудил. И, видимо, не только что. Хёга осторожно забирается мне на колени, пролезая под руками Миро, а мне резко становится тепло, и сдерживаться уже не хочется. Ребенок прижимается к моему плечу, а я зарываюсь лицом в лохматые золотистые волосы, больше не сдерживаясь. А теплые руки Миро обнимают нас обоих.
Маленькая семья, потерявшая одного своего члена.
У меня семьи не было. Дитя-сирота, найденный учителем, детство прошло в тренировках в далекой Скандинавии, в горах, среди льда и снега. Наставник, друг и подруга. И все трое потеряны.
Но в тринадцать лет появилась маленькая надежда на что-то большее, чем просто прозябание в далекой сибирской глуши.
В четырнадцать появилась маленькая семья, сперва из трех, а потом – из четырех человек.
Двое мальчишек и двое Золотых, которых готовили для смертей и сражений. Кошачья улыбка на губах, холодные глаза, наполняющиеся теплом. И веселый смех, детский, открытый…
У меня была семья, которую я любил. Было время, которым я дорожил больше всего на свете. Были изнуряющие тренировки, веселые игры и тихие и уютные вечера с книгами и мерным голосом, тихим сопением по бокам и наполненные мягким и уютным теплом.

***

- Идем?
От маленькой семьи остался один.
Водолей едва заметно передернул плечами, проведя ладонью по растрепанным золотистым волосам молодого мужчины. После поражения Локи они вернулись в мир мертвых, но души невозможно сковать никакими цепями.
- Камю, пойдем.
Водолей посмотрел на Скорпиона и медленно кивнул. Камю не хотел покидать своего ученика, своего младшего брата, но ему придется это сделать. Он – всего  лишь тень.
- Учитель… - сонный вздох, и Водолей невольно вздрагивает. Но Хёга спит, разметавшись на кровати, а на его лице заметна едва уловимая теплая улыбка.
Камю улыбается подопечному, и друзья исчезают в рассветных лучах за мгновение до того, как Лебедь открывает заспанные глаза…